Избранное. Т.1 - Страница 109

109

Я уже заканчивал возиться с бумагами, когда в коридоре у двери архива услышал шаги.

39

Вторжение не вызвало удивления, хотя передвигаться в нулевых темпоральных измерениях без защитного вихревого поля никто не мог. Я ждал посетителя: по крайней мере, ситуация к этому располагала.

Вошедший незнакомец оказался высоким, отлично сложенным и совершенно лысым; на нем был элегантный алый костюм с пурпурным рисунком в виде розовато-лиловых угрей среди красных водорослей. Он окинул помещение мимолетным взглядом, в долю секунды сориентировался и кивнул мне, как случайному знакомому по клубу.

— У вас неплохо получается, — усмехнулся он.

Он говорил без ощутимого акцента, но несколько медлительно и более внятно выговаривая слова, чем привык, как можно было заметить, говорить обычно. У него был приятный музыкальный баритон.

— Не так хорошо, как хотелось бы, — ответил я. — Слишком много нерациональных передвижений. Тут даже засомневался, кто кому строит ловушки.

— Не скромничайте, — отозвался он, как бы признавая, что нам не избежать обмена любезностями. — Мы убедились, что вы блестяще справились с заданием, причем довольно сложным.

— Благодарю, — сказал я. — А кто это «мы»?

— До сего момента, — продолжал он, не утруждая себя ответом, — мы одобряли ваши действия. Но дальнейшее выполнение вашей миссии может вызвать восьмипорядковый вероятностный вихрь. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в значении этого факта?

— Возможно, — уклонился я. — Кто вы? Как сюда попали? Этот анклав изолирован с двух сторон.

— Думаю, нам имеет смысл быть с вами более доверительными, — сказал человек в красном. — Я знаю вас, вашу миссию. Мое присутствие здесь является тому достаточным подтверждением. Я представляю более позднюю эпоху, и, следовательно, наше мнение более веско, чем полученные вами инструкции.

Я хмыкнул.

— Итак, на сцену выходит Седьмая Эра, которая, полная благих намерений, воцарится на веки веков.

— Не стану напоминать вам о нашем преимуществе, и не только техническом, ибо это значило бы доказывать очевидное.

— Как сказать. На чем основывается ваша уверенность, что не отыщется еще одна группа из «комитета бдительности», которая не сядет вам на хвост с теми же намерениями?

— Дело в том, что никаких Чисток Времени больше не будет. Наше вмешательство является Конечным. Усилиями Седьмой Эры темпоральная структура не только восстановит стабильность, но и укрепится с отводом целого спектра неугодных энтропических векторов.

Я устало кивнул.

— Понятно. Вы исправляете природу, вновь прививаете ростки нереализованной истории к главному временному стволу. Вам не приходила в голову мысль, что это как раз то благородное вмешательство, к которому прибегали примитивные чистильщики времени?

— Я живу в эпоху, уже начавшую пожинать плоды темпорального усиления, — сказал он. — Мы имеем жизнеспособность, которую предыдущие эпохи могли только смутно предчувствовать. Мы…

— Вы дурачите сами себя, увеличивая на порядок сложность вмешательства. Вы порождаете совершенно новый уровень проблем.

— Наши вычисления доказывают обратное. Теперь…

— Задумайтесь: в темпоральном континууме существует естественный эволюционный процесс, а вы нарушаете его. Сознание человека развивается, достигает определенной фазы и совершает скачок, выходя на совершенно иной концептуальный уровень. А что произойдет, если для его поддержания вводят матрицу вероятностных факторов? Вы отдаете себе отчет, что кормитесь посевами далекого будущего?

В первый момент он заколебался, но только на мгновение.

— Не логично, — ответил он. — Отсутствие какого-либо вмешательства со стороны позднейшей эпохи — лучшее доказательство нашей правоты.

— Допустим, позднейшая эра все же вмешалась. Какую форму, по-вашему, примет их акция?

Он равнодушно глянул на меня.

— Не форму же агента Шестой Эры, деловито стирающего сведения из записей Третьей или Четвертой.

— Вы правы, — сказал я.

— Тогда… — начал он убеждающим тоном… и запнулся. Догадка забрезжила в его сознании, но она его насторожила. — Вы? — пробормотал он. — Неужели вы?!

И прежде чем я успел подтвердить или отречься, он исчез.

40

Человеческое сознание является схемой, ничего более. Уже первый проблеск разума в развивающемся мозгу австралопитека отражал в зародыше главный узор. И через века, по мере того как человеческий эволюционный двигатель наращивал мощь и сложность, увеличивая контроль над окружающей средой, схема никогда не менялась.

Человек цепляется за свое положение психологического центра вселенной. В рамках этой конструкции он готов принять любой вызов, выстрадать любую утрату, вытерпеть любые трудности — до тех пор, пока цела эта структура. А без этого у него нет эталона, с которым можно было бы соразмерить его чаяния, утраты и победы.

Даже когда разум подсказывает человеку, что сама структура является продуктом его мозга, что бесконечность не знает никаких границ, а вечность — никакой длительности, он все же не расстается с концепцией «вещи в себе», подобно философу, проповедующему жизнь, даже если в ней существует смерть, стремящемуся к идеалам, в эфемерности которых он сам не сомневается, к деяниям, которые неизбежно предадут забвению.

Человек в красном был продуктом могущественнейшей культуры, расцветшей почти пятьдесят тысяч лет спустя после падения Пекс-Центра, его великолепно подготовленный разум подсказывал, что существование оперативного агента из позднейшей эры нарушает стабильность континуума. Но подобно полевой мыши, бегством спасающейся от когтей дикого кота, его инстинктивной реакцией было стремление скрыться. Где бы он ни затаился, мне предстояло последовать за ним.

109